Подсчитано, что чуть ли не каждый седьмой из трудоспособного возраста, как говорится, от природы склонен к ведению реальной предпринимательской деятельности. В нашей местности этот показатель раза в полтора ниже; но это, если верить официальным данным. Однако учитывая тех, кто не хочет себя связывать налоговыми обязательствами с государством, пожалуй, нормативное количество бизнесменов наберётся. И главнейшее занятие этой части почёмского человечества – торговля. Казалось, не самая сложная сфера предпринимательства. Но и она таит в себе столько рисков и нестыковок…
  Знакомый предприниматель, у которого торговая точка и, кажется, не одна, выходит из придорожного «Магнита». С небольшим пакетом садится в фиолетовую от потрёпанности «семёрку», а ведь недавно водил внедорожник вполне престижной марки. Увидел вопрошающий взгляд. Устало пожал плечами:
  - Бизнес, сука…
  В ответ пришлось понимающе кивнуть:
  - Сука – бизнес.
  Статистика удивляется, хотя ей это по статусу не положено: аграрный регион, а мелкие предприниматели в сельскохозяйственном производстве далеко не на первых ролях и по количеству, и по финансовым результатам. Чистой прибыли такой бизнес почти не приносит, особенно если не вести учёт методами двойной бухгалтерии.
  Кое-когда вообще финансовые отчёты устраивают с предпринимателями забавные издевательства. «Индивидуал» решил выдвинуться на выборную сельсоветовскую должность. Пришлось опубликовать общую сумму его доходов за год. Как вы думаете, какая цифра названа? 0,00 руб. Если к этому приплюсовать отсутствие в собственности у него – предпринимателя – домов, квартир, дач, гаражей, автотранспорта, имеется, правда, земельный участок в 1900 кв. м, а денежных средств на счетах всего 2945 рублей и 39 копеек, - тогда электорату ничего не остаётся, как окончательно увериться в правильности своего выбора.
  С другой стороны, предприниматель, если он ещё уважаемый и крайне почётный гражданин, может, сами понимаете, горы свернуть и даже передвинуть автобусную остановку.
  А попробуйте разобраться в том, что по-хорошему не укладывается ни в какие разумные рамки. В 2012 году В.В.Путин поручил, чтобы через восемь лет в российской экономике насчитывалось не менее 25 млн. высокопроизводительных рабочих мест, но – хитрец, однако, - не сказал, как нужно определять и считать такие рабочие места. С тех пор адекватной методики, по мнению некоторых специалистов, так и не появилось. Промышленный комитет Общероссийского народного фронта подсуетился и вместе с Институтом экономики роста им. Столыпина (чего только на белом свете не встретишь) родил таковую. В её основу легли не квалификация сотрудников и не качество производимых ими товаров или услуг, а…

средняя зарплата на предприятии. Когда она превышает определённое пороговое значение, все рабочие места с этой «заоблачной» зарплатой на предприятии автоматически зачисляются в «высокопроизводительные». Так и считают в почёмских конторах: среднемесячная зарплата не меньше двух прожиточных минимумов для трудоспособного населения - значит такое рабочее место считается высокопроизводительным. Для региона минимум составляет 8967 рублей (по расчёту за 4-й квартал 2017 года). Умножаем на два, следовательно, достаточно в месяц получать 17934 рубля – и мы высокопроизводительны! Не забудем, что 13 процентов означенной суммы уйдёт мимо нашего кармана в налог на доходы физических лиц. Итого – чуть больше 15600 рублей на руки; чтоб и вам жить так же высокопроизводительно!
  В Почёме почти всё трудовое население женского пола распихано по магазинам, магазинчикам и иным заведениям торговли и общественного питания. Продовольственные и «прокладочные» товары народ покупает, поскольку пока не научился обходиться святым духом и патриархальными обычаями. А чем и как живут некоторые иные торговые точки, ответить иногда весьма затруднительно. Не знают, наверное, и сами продавщицы, которые периодически выныривают из дверей своих «бутиков», достают сигаретки и мобильники и глубокомысленно втягивают тёплый горьковатый дым, надеясь в нём отыскать сладость надежды, а заодно чешут свои нескромные язычки.
Торговые сети везде теснят лавочников. А мелкие предприниматели, отказываясь при каждом удобном случае от наёмных работников, остаются один на один с продажным миром и провинциальной скупой суетой. В среднем тутошний житель, по недавно опубликованным данным за 2017 год, тратит в месяц на розничные покупки чуть менее шестнадцати тысяч рублей; если половину этой суммы израсходовать на продовольствие (в день получается примерно 262 рублика с копейками на всё – от закуски до выпивки), а, кроме того, аптеки Почёма вовсе не пустуют, несмотря на их густоту, особенно в центре, смешно надеяться на то, что народ заполонит собой ювелирные, сумочные и прочие аксессуарные заведения. Но ведь подстричься ещё надо, хоть затылок подравнять…
  Даже «гиперы» и «суперы» магазины приобретают в небольших городках очень одомашненный вид, где продавцы здороваются с покупателями не вследствие того, что так положено по должностным инструкциям, но и потому что ежедневно видят эти лица, привыкли к ним, и любезность здесь в отношениях быстро становится привычной. «Вас много, а я одна» уже не звучит обязательным припевом в их отношениях. Жаль только, что эти приятельские улыбки и взгляды стянуты товарно-денежными скрепами. Но без последних, к сожалению, ничего дружеского между продавцами и покупателями не случилось бы.
  Предпринимательство в провинции, естественно, имеет свои неотмываемые черты. Бизнесвуменша может дружить семьями со своими «наёмниками», общаться в быту на равных, без напускной спеси. И в то же время… К хозяйке фабрички обращается одна из работниц:
  - Нельзя ли меня оформить так, чтобы засчитывался трудовой и пенсионный стаж?
  - А ты что, беременная?!
  Вот, ведь, сказал один митрополит XVI века по имени Даниил: «Всяк ленится учитися художеству, вси бегают рукоделия, вси щапят торговании».
----------
  Но деньги нужны (всегда), денег не хватает (всегда) – не только предпринимателям, ведущим счёт на сотни тысяч, на миллионы. Несколько скромных бумажек в надёжном кармане – для многих и многих насущное облегчение существования.
  Капитал спешит на помощь! Понятно, бескорыстной её никак не назовёшь. Да и само понятие «помощь» тут, честно говоря, не вполне уместно.
  Первыми, на кого натыкается в спешном порядке страждущий, - это букет микрофинансовых «мухоморчиков». Ни трёхэтажных хоромин с охраной, ни долгой дороги, крутых ступеней и извилистой наклонной тропинки для инвалидных колясок, ни металлического женского голоса, приглашающего клиента под номером к соответствующему месту обслуживания… Всё чрезвычайно близко, даже как-то уютно: открываешь дверь, встречает милое создание с длинными коготками искусственного происхождения, садишься рядом, даёшь паспорт – и через минутку купюры уже с тобой, у тебя, для тебя. И подобных уютных зальчиков только в Почёме с десяток. А раз есть зальчики, значит находятся в достаточном количестве клиенты-мальчики и клиенты-девочки. Недаром приведено сравнение таких организаций с ядовитыми грибами. Они тоже, как и природные галлюциногены, обладают некоей почти сверхъестественной притягивающей силой; только с помощью родственников-доброжелателей расплатишься, в том числе погасишь безумно высокие проценты, как ноги вновь неумолимо влекут тебя туда же словно на заклание к «золотому тельцу». Заоблачные проценты при этом оказывают тоже некое магическое воздействие; кажется, первая неудачная попытка уже научила главному, но нет – искус не слушает доводов рассудка, неукротимое желание хоть на часок ощутить в кармане хрустящий выводок упований всё переборет, и ты оказываешься вскоре в нежно-неотвратных объятиях новых долгов.
  Для более солидных решений есть банки покрупней. Хотя за последние годы их укоренённость в провинции серьёзно поубавилась в весе и в «производственных» площадях. Стало ясно, что и им вовсе не требуются многоэтажные здания – достаточно одного операционного зала, да ещё двух кабинетов: для заведующей этой точкой (которую иногда можно увидеть и за пультом, выдающим в полуавтоматическом режиме талончики на очередь) и для отправления естественных надобностей. Поскольку кредиты, выдаваемые тут, попухлее, то и требования к заёмщикам пообширней; всё решается (давать или отказать) вне почёмских стен.
  Человека захватывает бесконечная череда простых действий: взял – отдай – отдай – отдай, и снова… Постепенно теряется смысл денег, как эквивалента затрат, вложенных в общественно-полезный труд; подмаргивают проценты, тешит душу перекредитование; сама смерть заёмщика – тоже своеобразная банковская операция: застраховал кредит, и твоё исчезновение с этого света не причинит никакого финансового вреда наследникам.
  Есть и ещё одна игра в кредиты. Когда торговец берёт в долг товар для продажи. Как правило, долг этот нескончаем, он то разбухает, то слегка сжимается. «Завтраки» окончательной расплаты муравьиной цепочкой переходят от месяца к месяцу, из года в год. Но, с другой стороны, что же делать производителю? – а то и делать, что прощать, по возможности, помня, на днях товар нужно отпустить продавцу, тогда надежда на возврат затраченного, хотя бы частичный, состоится.
  Повсеместно наблюдается и такой вид одалживания, как, назовём, «соседские» кредиты. Заходит Марья Петровна и тысчонку просит до пенсии (муж её, гордый, подобного себе ни за что не позволит, но фактически займом пользуется). Или Лёня забежит: рубликов пятьсот дай на даму сердца, а, может, просто захотелось выпить с друзьями. Возвращают спустя месяц (с очередной пенсии или зарплаты), но буквально через день вновь заходят с заискивающей улыбкой и прежней просьбой.
  Так и вершится денежный кругооборот, который, в результате, строит не только финансовые, но и личные, приятельские и прочие бытовые, а вкупе социальные отношения. Всему остальному цена – копейка.
----------
  Где почёмский житель может считать себя включённым в общий водоворот вещей, политических дискуссий, всех бед и радостей мира? Конечно, у телевизора. Сладкий чай – а если ещё со свежей маковой булочкой – кажется вкусным необыкновенно на фоне летящих кадров, запечатлевающих на мгновение убийц, воров, несчастных, упивающихся роскошью и вседозволенностью, всех тех, с кем в действительности встреча, мягко говоря, удовольствия не доставит, но они – эти фигуры – так притягательны. И уже про чай позабывается, и пенсия становится как-то пообширней, если конфету «Пчёлка» во рту продолжительно держишь. Даже «томогавки», испытанные на арабских шеях, кажутся почти мультяшными.
  В чём не откажешь этому средству массовой информации, так в навязывании информации там, где ценного ни на грош; на то, во что одета президентша, а среди жён первых лиц вовсе не теряется ослепительно улыбающаяся жён какого-то очень продвинутого по части гомо премьера, - вот, где собака зарыта, и почёмец с почёмкой с удовлетворением оглядывает платье в 40 000 «евриков», и мужик-жёнка кажется вполне симпатичным, и где-то в самом краешке подсознания мелькает у пялящихся в экран щекотная мыслишка о…
  Тут ещё интернет – бедный обыватель в растерянности. Если телевидение всё же семейное развлечение, заглядывают в него не только дети и бабушки, но и мамы, перемежая взгляд на экран с чисткой картошки, то интернет, согласитесь, общается только с тобой; ты нежно обжимаешь троеперстием «мышку», и в ответ экран жуёт с тобой нескончаемую историйку кисло-сладкого, горько-солёного, жёлтого и красного, истекающего влагой и скрежещущего цементной неуступчивостью, иногда позабытого с детства вкуса; ты – с ним, он – с тобой; наскоро поесть тут же, не отрываясь, запить пивом; и только деревянная усталость, вдруг охватывающая тебя, сможет заставить с рассветом перебраться под одеяло; но монстры и политики, нехилые бюсты и тысячи нечитаемых документов и во сне вряд ли оставят в покое.
  Разве почёмцам сладить со всем этим?! А они и не сопротивляются. Лишь бы была возможность беспрепятственно оплатить услуги телекоммуникаторам, да на хлеб и всякие мелочи осталось.
  Теперь вот новая напасть. Почёмцы нового поколения ходят, ездят и даже разговаривают в наушниках, в маленьких и огромных, дорогих и просто не дешёвых. Честное слово, совсем не интересно, что они слушают, идя на занятия, дома в одиночестве, расслабившись в машине с персональным шофёром, – но больно за то, что они не слышат, не хотят слышать ничего вокруг, все те голоса и звуки, которые, в значительной мере, лепят человека общественного, кому безразличие сродни подлости.
  И это не предел. Как вам такая картинка? Собрались гости. Кампания тёплая, все друг друга давно знают. Выпили, закусили. И… И большинство кинулось к своим айфончикам: юморные кадры смотрят, анекдоты зачитывают, свежие новости просматривают и прочее, запечатлевают что ни попадя. «Живое», «непосредственное» общение; даже обильное питьё и вкусная еда не смеют оторвать человека от плоской утехи! Иной вариант того же. В гостиной на всю включён телевизор, по которому неспешно течёт очередная мелодрама: она – не так, он - не то. Мама упёрлась в ноутбук, папа усиленно нажимает кнопки мобильника. И это называется ежедневное семейное времяпрепровождение!
  Говорят, в мире потихоньку возвращается интерес к книге, печатанной на бумаге. Когда эта рябь доберётся до местных умов, отгадать невозможно. Но наличие приличного книжного магазина в Почёме давным-давно не наблюдается. Правда, есть две лавочки, где среди канцтоваров, которых в избытке (потому как справок, докладных, распечаток, объяснительных, неких «проектов» и тому подобной дребедени требуется для мала и велика необъятное количество), а также пазлов, ровненько и сиротски стоят книжки, к коим подходят (если подходят) в последнюю очередь. Атмосфера в обществе создаётся в значительной мере окружающими человека фактами культуры – то есть чем конкретно? – теле, интернет, наушники, гаджеты, «жёлтая» пресса и в самую последнюю очередь книга, где тоже надо ещё суметь отличить Шекспира от «милорда глупого». Человек по шею погружён в тёплую, приятно пахнущую, вязкую жидкость бесконечного кругооборота суетливого потребления.
  Отсюда – мелочь наших комедийных ошибок. На двери нового заведения по стрижке и укладке волос и прочего на двух листах формата А4 (как следует, вывеску сделать не успели) объявление о том, что здесь размещается: на одном листе «парикма», на другом… остальное.
Революционер и учёный Н.А.Морозов за 25 лет отсидки в Шлиссельбургской крепости при царях-батюшках написал 26 книг. Боже ж мой, зачем писал?!
----------
  Вам никогда не посчастливилось наблюдать картину торжественного собрания, посвящённого какой-нибудь знаменательной дате? Столько занятного увидите. Лишь один аспект этого мероприятия: каждым из главных начальствующих лиц сказано несколько слов (по бумажке, без бумажки, нет, лучше по бумажке), вручены грамоты и другие ценные подарки. Собственно, именно после такого «предисловия» и должно начаться само торжество. И в этот момент неровная ниточка этих самых лиц, как по команде, поднимается с мест и, слегка пригнувшись, тянется к выходу; они своё дело сделали, а вы – народ – веселитесь; и вновь зажужжали заботы, и кружатся в бешеном лёте не сладенькой лжи доброхоты, иной – закалённой – породы; нам песенки слышать кого-то не надо до нервной зевоты, пусть танцы и нежные ноты дадут вам остыть от работы; а нам нет нужды в позолоте и праздновать вместе охоты; у нас на кону – не разводы, игра – на бесценные лоты; вам – пчёлам – пополнить нам соты, а мёд – он не ваши заботы.
  Ну, так вот. Эта отдельная цепочка от сидящего в зале народа, от электората, от обывателя, просим прощения, прослеживается вполне ощутимо и даже назойливо. На разных общественных ступенях подобные цепочки выглядят разнообразно. Местами просто фарсово. К примеру, взаимоотношения власти и СМИ. На общероссийском просторе можно встретить весь «радужный» спектр мнений, включая «амнуэль-синдром». Но стоит слететь на региональный уровень, где правящие гораздо менее сильны, распоряжаясь лишь отпущенными, со соизволения, кусочками финансового пирога, и поэтому позволяющие очень дозированные, по существу, мелочные придирки к себе, да и ни в коем случае не к главным региональным лицам. Зато портреты последних шарахают чуть ли не в каждом номере размером с хороший памятник. Шагнём ещё на пролёт вниз – уже тянет сыростью и специфическим запахом плохо проветриваемого подвала. Зато средства местной информации выглядят радостным васильком посреди зелёной лужайки, тепло и комфортно, селяне выращивают, бабочки порхают, главы муниципальных образований вершат и вершат… Всё увешано фестивалями, выставками, праздниками, фейерверками, и даже рост показателей экономической активности выглядит чудесным и чудным на фоне выплачиваемых пенсий и общего укрепления.
  Обратите внимание на то, как говорят многие из структур: ноль эмоций, напряжённая фигура, ощущение, что при произнесении слов, их губы вовсе не шевелятся, и звуки, кажется, рождаются из ниоткуда.
  А как вам придётся такой убийственный оборот темы. В целом по региону из десяти крупнейших налогоплательщиков только один (!) относится к категории в полном смысле промышленных предприятий, остальные – банки (конечно, вот, кто нас кормит и поит неутолимыми упованиями) и различного рода транспортные (газ, нефть etс.) организации, центральные офисы которых находятся известно где. К слову, на каждые из 1700 строительных организаций, зарегистрированный в области, приходится в среднем 5,9 работника, включая генерального директора и бухгалтера. Честно говоря, разве муниципальные власти заинтересованы в возрождении реальной индустрии? Ведь увеличение крупных промышленных предприятий – это рост квалифицированного рабочего класса, самого организованного, самого созидательного и самого, скажем по секрету, революционного. Оно нам надо? Капитализм в сельском хозяйстве имеет свои особенности, и кого поддерживать местным властям, как не фермеров (мелких предпринимателей, по-старому – кулаков), которые держат своих наёмных работников надёжно: все профсоюзы и иные общественные образования в деревне удачно сосредотачиваются в одной пятерне – догадайтесь, в чьей?
  Сейчас стало модным проводить различного рода заседания коллегий, региональных госсоветов и прочих подобных мероприятий, где большие начальники поучают средних и ещё помельче, как надо и как не надо. В отличие от советских времён с их партийно-хозяйственными активами, профсоюзными собраниями и проч., на которых выступали, довольно активно и со знанием дела, не только руководящие лица, но и представители рабочего класса, крестьянства, трудовой интеллигенции. Действительно, что последним делать на заседаниях, когда собрались ответственные люди и решают, решают, решают…
  Приведём тезис к нашей теме, который, на первый – неверный - взгляд не так уж важен и даже спорен. Звучит он примерно следующим образом: «Власть должна быть незаметна». Как? А по-всякому. Отремонтировали участок дороги – о чём здесь кричать? те, кто ездит и ходит по нему, оценят по справедливости, а те, кому достались остальные нетронутые путевые направления, будут думать несколько иначе, и вполне справедливо. Поставили знак перехода по просьбе жителей – о чём же думают городские коммунальные службы, если трогаются с места лишь от жалостливых жалоб в ожидании последующих глубоких благодарностей, грош тогда им цена. Вовремя включили отопительные котельные и вовремя их остановили – кто ж такому счастью поверит? Зато ещё одна зона отдыха с неизменной тротуарной плиткой – как много у нас зон отдыха, устанешь, пока отдохнёшь. Запустили новое высокотехнологическое производство – ну, это, пожалуй, слишком хватанули. Поздравления с очередным профессиональным праздником – а кто главным образом красуется на фото в газетах и в теленовостях, замечаете? Видно, недалеко то время, когда закапает дождик, посыплет снежок, солнышко взойдёт – тут как тут объявится фотогеничная муниципальная голова. Почёмская пресса освещала только что прошедшие очередные выборы очередного президента: а на фото те же «головы» под броскими заголовками «Голосуем за будущее», «Мы выбираем президента» (они голосуют, они выбирают); на второй странице – толпится остальной народ, некоторые с календариками в руках (для отчёта).
Ещё Конфуций говорил, что лучший властитель – это тот, о котором народ лишь знает, что он существует.
----------
   Не правда ль странно? – сколько до сих пор
Ушло людей в неведомый простор,
И не один оттуда не вернулся…
Всё б рассказал – и кончен был бы спор!
عُمَر خَیّام نیشابوری‎
Очень непросто даже слегка затронуть эту тему именно на почёмской почве. А надо. Попытаемся объясниться. В любой человеческой судьбе есть минуты, мгновения, реже часы, когда человек вдруг (или по собственному желанию, или по внешнему принуждению) обязан преобразиться. Вот свадьба – когда два в общем-то независимых существа обязуются создать, кто семью, кто детей, кто целый клан, а кто – залетел. Вот смерть – преображение материальной субстанции через тлен и прах; человек стучится в ворота, а, напомним, двери ада закрыты изнутри. Вот открытие новой торговой точки – без обязательного реверанса в сторону небесных сил тоже никак не обойдётся. И т.д., и т.д.
Первое и главное, определяющее при всём при этом – чувство страха, просто животного страха, неверия в то, что всё обойдётся, сложится, сотворится тобою, как надо; а как надо? Иногда это неутомимый, холодный ручеёк, который катится среди повседневья и вдруг ошпаривает тебя до мозга костей. Часто страх изначально встроен окружением и близкими в твою скромную систему взглядов. Тут и просыпается вера в нечто чудесное, в несравнимо с земным надёжное. И вот уже шепчутся молитвы (хотя бы несколько слов), крестимся или как-то иначе отпугиваем дьявола, который без веры – ничто; и, в конце концов, человек окунается в религиозный пафос как последнее и окончательное пристанище, повторим, его несбывшемуся чаемому; он верит (потому что знает), что его там простят за весьма скромную плату и не долгое стояние в ладанной дымке.
Читатель этих строк, возможно, возмутится: вот, дескать, сказанули, а сами-то понимают, на что они руку поднимают; яснее нельзя выразиться? Сошлёмся на антиномию Канта: всё в мире просто и неделимо, нет ничего в мире простого, всё сложно и делимо. Понятнее?
Глядя на прихожан почёмских церквей, первее всего замечаем платки женщин среднего и пожилого возраста. Правда, местная социология информирует, что 80% жителей области считают себя верующими; понятно, «считать» это не значить быть таковым. Да и заглядывают в культовое учреждение на более-менее постоянной основе 40%. Любопытно, что абсолютное большинство из опрошенных ежедневно молятся, но вот тексты молитв знают далеко не все. Словом, как ни крути, именно женщины составляют основной и главный контингент тех 5-10 процентов от всего населения, которое ходит в церковь регулярно и, что называется, со знанием дела. Они прочно приучены правилами повседневности к обыкновенным чудесам, которые только и в состоянии пресечь несправедливости тутошнего мира. Пожалуй, им более, чем кому бы то ни было другим, по душе нравственный императив писателя, мудреца и мыслителя: «Избавление рабочего народа от его угнетения и изменение его положения может быть достигнуто не проектами наилучшего устройства насилием, а только одним: тем самым, что отрицается радетелями народа, утверждением и распространением в людях такого религиозного сознания, при котором человек признавал бы невозможность всякого нарушения единства и уважения к ближнему и потому и нравственную невозможность совершения над ближним какого бы то ни было насилия». Потому истово крестятся и озвучивают бесценные слова они, что, в отличие от Льва Толстого, чувствуют невероятность осуществления этой нравственной максимы.
А жизнь, только гляди, в мгновение ока превращает высокую драму и даже трагедию в нечто фарсовое. Следствием служит немалое число не прихожан, а, назовём их, захожан под высокие своды, которым надо срочно порешать (то есть перенести на чужие его плечи) навалившиеся проблемы и с лёгким сердцем, выйдя, скинуть с волос платок, натянуть кепчонку, бросить десюльник убогим и поспешить по своим неотложным делам.
Захожанский образ мыслей приводит ко всякого рода ситуациям-загогулинам. То руководитель детсада устраивает среди своих воспитанников конкурс по разрисовыванию пасхальных яиц (а, учитывая многоконфессиональность местности, ходят слухи, уже звенит колокольчиком на лужайке баранчик, которого дети деловито откармливают), то священнослужитель из высоких официальных пределов вдруг обрушивается на Color Fest за то, что – не поверите! – это ни что иное, как прославление демонов (не любит власть, в том числе и церковная, бесов, она согласна отменить праздник красок, по крайней мере, заменить его на выдувание мыльных пузырей, которое так похоже на ежедневные занятия самих чиновников), то теологи на строго научном уровне размышляют о недостаточной сакрализации управления обществом и государством (марксизм-ленинизм, конечно, - давно пройденный этап. А вот помазанник божий и самоопределение каждого гражданина, как адепта соответствующего религиозного бессознания, как-то ближе российскому менталитету).
Казалось бы, речь пойдёт ниже о другом, но вдумайтесь: какие, к примеру, новогодние пожелания предельно часто слышатся из самых разных уст: здоровья, здоровья и ещё раз здоровья. И во всяческих почёмских опросах звучит всё та же посылка. Нет ничего важнее: будешь ты рабом своих желаний, кого-нибудь обманешь, потеряешь честь, а может, и родину, изменишь веру, но… здоровый же! Иногда к пожеланиям здоровья, правда, прибавляют – и много денег, но это, по сути, про то же самое. И ещё один парадокс: пожелания здоровья на разные праздничные и выдающиеся из обычного ряда дни неизменно сопровождает, простите, пьянка. Дитё, которого любят и лелеют, воспитывают и обучают сразу в нескольких школах, строго следят за оценками, уже твёрдо усвоил, что мама в такие дни выпадает из обычного порядка вещей, вообще – выпадает; он знает, что праздник – это алкоголь. Как такое возможно истолковать на прихожанском уровне? Да никак. А на захожанском животном страхе – в порядке вещей.
Предельным выражением этого ментального ужаса перед непредвиденными жизненными ситуациями и поступками является непомерное распространение всякого рода магических шарлатанов и прочей подобной братии. Шутка ли: по данным Всемирной организации здравоохранения в России числится не менее 800 тысяч целителей, экстрасенсов, магов, астрологов и т.п., годовой оборот которых достигает 2 млрд. долларов.
Такие дела.
Ещё раз обопрёмся на могучие плечи мудрых. Как выразился Гельвеций: «Если бог бесконечно добр, зачем его бояться? Если он бесконечно мудр, чего ради беспокоиться нам о своей участи? Если он всеведущ, зачем извещать о наших нуждах и утомлять нашими просьбами? Если он вездесущ, для чего храмы? Если он господин над всем, для чего жертвы и приношения?».
----------
  Нам удаётся понимать друг друга, когда для этого вроде бы нет ни капельки оснований. Вот телефонный диалог:
  - Привет.
  - Привет.
  - Ты как?
  - Да так.
  - А она?
  - Ну-у…
  - А ты?
  - Кхм.
  - Ждать?
  - Мм.
  - Но…
  - Ой-ёй!
  - А?
  - Не.
  - Ха-ха!
  - Хи-хи!
  - У-у.
  - Ещё бы.
  - Эх.
  - Давай.
  - Давай.
  А где же сложносочинённые и сложноподчинённые предложения, головокружительно красиво и вместе с тем точно выражающие не только мысли, но и чувствования человека?! Неужели чириканье есть высшая ступень взаимообщения (подразумевается, не птичек)? Какова гамма слов, такова и гамма желаний и потенций, такова и гамма надежд и убеждений.
Словно страшное пугало в современной социологии - понятие «тоталитарное государство»; как неуютно в нём, какое оно несправедливо требовательное к своим гражданам, даже жестокое. Тоталитат – абсолютная полнота, то есть государство (правящий класс) в главном и основном хочет знать что и требует от своих членов прозрачно отчитываться перед ним как. Вы говорите: это неправильно, так быть не должно, дорогу демократии и свободе! Но, позвольте, а такой общественный институт как церковь (вообще, любое религиозное объединение) разве не тоталитарная по своей сути организация; и – ничего, в чём-то мы даже приветствуем и одобряем такую систему? Чуть порассуждали над одним прилагательным, и получилось, что, казалось бы, окончательно устоявшиеся рамки, не совсем крепки и бесспорно требуют гораздо больше диалектической гибкости.
  Пример про слова. При телефонном прощании сплошь и рядом слышно: «Давай». Что «давать», как «давать», где «давать», зачем «давать»? и далее масса вопросов-несообразностей. Видимо, в данном случае мы наблюдаем нечто иррациональное, простенько произносимое, не требующего последующего свидания («до свидания»), не носящее ни капли трагических нот («прощай»), не даже – сюрреалистическое тоже, но, так или иначе, более близкое к моменту расставания («пока»). Перечисление вариантов, видимо, можно продолжить, однако, согласитесь, более одиозного и вертлявого выражения, как «давай», не придумать – какое время, такие и выражения.
  Вот образчик из сферы телеведущих. Очередной теракт, связанный со смертями; хочется нагнать побольше ужаса, тогда «ящик» наверняка не выключат. И звучит: "Страшная трагедия!!». Скажите, пожалуйста, а «нестрашная» трагедия бывает?! Такая шутейная. Вот-вот – тогда это шутка, а не трагедия. Но надо навести побольше horror-ного кошмара, оттого и стараются, попутно искажая язык.
  Когда маленькие дети вдохновенно коверкают слова («нажмать», «поняла», «обгонил», «паанина» и т.п.), это производит умилительное впечатление. Но мы отнюдь не реже слышим от вполне взрослых и, по всей вероятности, считающих себя образованным особями человеческого рода из Почёма: «стои», «ехай», «обои» (в смысле: оба), «ложи» (то есть, положи) и непременно «звонит» (с ударением на «о»). Ничего страшного; подумаешь, я и в Африке так говорю, и меня, кому нужно, поймут! Неряшливость языка вовсе не производит неприятного впечатления на слушающего; напротив, с радостью узнаём земляка и готовы вести с ним беседу с той же лексической и орфографической лихостью. Возможно, у таких почёмцев своя правда, свой резон, потому что живут они в мире, удобном во многих отношениях, утилитарно простом во всех основных проявлениях. Однако, что же Тургенев, Толстой, Шолохов, Лесков? Пушкин, наконец?! Да кто же их читает? И то верно… А?
  Есть ещё одна почёмская отличительная краска, которая превращает местную речь в особый фрукт, отличающийся невероятно пряным вкусом, с помощью чего почёмца можно вычленить в любой, даже самой экзотичной туретчине.
Необычайно отчётливо подобный колорит, распространившийся повсеместно по России, проявляется, к примеру, когда телекамера приближает нас к отечественному футболисту или тренеру в момент острой неудачи – гол пропустили, противник нагрубил, пас неверный и т.п.: такая чёткая и роскошная артикуляция всем известных «трёхбуквенных» слов и «трёхсловных» предложений представляется в этот момент нашему изумлённому взору; и мы, заворожённые, повторяем чуть ли не вслух, то, что вылетает из перекошенных ртов родных кумиров, сопровождаемое их смачными плевками и сморканиями. А ведь перед матчем камера выхватывает быстренько и истово крестящегося того же спортивного идола. Вот вам – богоданное мгновение, мать вашу.
  Чтобы быть наиболее доказательными, отметим и такой медицинский факт. Тяжелейшая болезнь – инсульт – лишает человека очень многого, в том числе нередко связной речи; остаются буквально крохи внятных слов, которые тем не менее позволяют в некоторой мере выражать желания и эмоции несчастного. Потому-то и выдавливает из себя болезный:
- Бля-а-а…