Это очень ранние разрозненные детские впечатления, ощущения от жизни в бабушкином доме у железнодорожного переезда на Комсомольской улице города Рассказово, а по-старому — на Кожевне.
Я был 2-3-4-летним мальцом. Сестра Вера — старше на 5 лет. У неё остались более конкретные воспоминания. Но в одном мы согласны, что не помним ни маму, ни папу, вообще, не помним взрослых в доме (я, если честно, и сестрицы не помню). Только присутствие бабушки.
Получился такой текст: дом, я и бабушка-домовой. И зелёно-красные пёрышки-серёжки, которые вращаясь, "входя в штопор", опадают с волшебного клёна и... снятся до сих пор.

Двор, сарай. Брешет пёс из-под будки.
На траве всюду яблок «навалом».
Нет ни мамы, ни папы как будто,
Только я ну совсем ещё малый...

В доме — тёмные сенцы с чуланом
И в полкомнаты русская печка.
Трудится бабушка Маня по плану:
«Что ещё бы мне надо испечь-ка?»...

***
Пробираюсь я к вишнёвому стволу
По веткам, по колючкам на карачках,
Грызу густую вкусную смолу...
Я так и не привык потом к заморским «жвачкам».

***
А к забору, за калиткой липнет улица-улитка.
Баба Маня завершает свой дневной домашний «пир»
И выходит отдышаться с рукодельем — с тряпкой, с ниткой —
В палисадник, в нежный мир...

***
Гадает, прислонившись к дому, клён,
Роняя сверху вертолётики-серёжки...
Теперь я знаю, что тогда задумал он
Навеки в памяти остаться у Серёжки.

Родовой молоканский дом, конечно, перестроенный — внутри давно без чулана, без русской печки, а снаружи без клёна, — сохранился до сих пор в добротном состоянии, благодаря заботам последних хозяев и хранителей — моего дяди Желтова Петра Николаевича и моей тёти Желтовой Людмилы Жановны.