10.03.2018; 17.03.2018; 04.04.2018
«КАБЫ НЕ БЫЛО ЗИМЫ В ГОРОДАХ И СЁЛАХ,
НИКОГДА Б НЕ ЗНАЛИ МЫ ЭТИХ ДНЕЙ ВЕСЁЛЫХ...»
Зимой футбольное поле Стадиона заливали водой из пожарного шланга, получался каток, и я иногда вечером после школы катался там на коньках. У административной избушки на столбе горел фонарь, слегка освещавший лёд. Часто компанию мне составлял живший по соседству со спортивной ареной ещё один мой одноклассник Коля Кочетов. С однофамильцем Геной они сидели за одной партой. Колин отец — Николай старший — был фотографом, работал, как и мой, в газете «Трудовая новь». Естественно, что большинство сохранившихся у меня фотокарточек той поры — его рук дело. А Николай младший впоследствии выучился на стоматолога, переехал в Москву и однажды вылечил мне зуб, может, и вырвал, но потом мы как-то растерялись...
Однако на тупых Снегурках, прикрученных верёвками к валенкам, удобней и веселей было разъезжать по дорогам и тротуарам вблизи Дома. Снег под колёсами автомашин, под копытами и полозьями гужевого транспорта, под ногами пешеходов уплотнялся до почти ледяного состояния, поэтому скорость можно было развивать приличную. А вот лыжный бег практиковался только на уроках физкультуры и в спортшколе, на «свободе» все лыжники предпочитали кататься с горок. Требовалась определённая сноровка, чтобы, например, в лесу без падений съехать со слаломной Семивёрстки или с крутой до обмирания Вышки. Друзья мне напомнили названия остальных трасс для спуска в том районе: Гора Любви, Ясли, Аппендицит, Лощина, Старуха, Могила. Фантастика! Будто перечисляются этапы нашей грешной жизни! В городской черте круглосуточно «работала» удобная для всех гостеприимная горка, спускавшаяся к «Амуру» на задах неразлучной пары двухэтажных жёлтых домиков-близнецов (в одном из них жил Гена Кочетов), которые своими забавными волнистыми фасадами до сих пор украшают Советскую улицу. Мне почему-то кажется, что у горки было прозвище Машка, и летом на её склоне окрестные жители выращивали картошку.
Коньки, лыжи, санки, снежные бабы, крепости, снежки — все эти традиционные дворовые зимние «предметы» мы, конечно, с прилежанием проходили, но были у «горкомовских» и особые забавы, о которых до сих пор вспоминаю с мальчишеской гордостью. Например, игра в догонялки на заборе с прыжками различной сложности (вплоть до сальто) в подзаборные сугробы. Без валенок такое было не проделать. Действительно ведь бегали (не ходили!) друг за другом по «гребню» деревянного забора, перескакивая через «пропасти» в местах, где доски отсутствовали. Теряя равновесие, успевали сгруппироваться и красиво упасть в нужную сторону в глубокий мягкий селезнёвский сугроб, благо, снега было всегда достаточно. Или не успевали сгруппироваться, тогда приземлялись не так роскошно на какую-нибудь соседскую поленницу. Однажды ноги Вовки Тихонова скользнули в разные стороны, и он с ходу оседлал нашу «беговую дорожку» шириной не более пяти сантиметров. Вспоминаю, и снова мурашки по коже! Но обошлось. Вовка благополучно вырос, имел двух жён, родил трёх детей. К сожалению, убеждённо много выпивал и умер рано — в 50 лет. Вечная память!..
Ещё одно наше экстремальное развлечение — закаливание. В мороз градусов под двадцать мы пробирались на заваленные снегом огороды за садиком подальше от родительских глаз, снимали с себя всю одежду до пояса и стояли, кто сколько выдержит. Так как эти процедуры на свежем воздухе периодически повторялись, делаю вывод, что никто из нас всерьёз не заболевал...
Короткие зимние дни, школа, домашние задания — времени на настоящую жизнь не хватало катастрофически! Поэтому каждый нормальный ребёнок утром в сезон морозов первым делом внимательно прослушивал новости Местного радио, а точнее, прогноз погоды, с замиранием сердца ожидая и страстно желая услышать заветные слова диктора: «В связи с сильным морозом занятия в школах отменяются». Ура! Теперь можно было спокойно умыться, позавтракать, дождаться, когда родители уйдут на работу, и... бежать к друзьям на улицу. Начальные классы не учились при минус 25, с первого по восьмой — при минус 28, при более низкой температуре школы закрывались для всех. Два-три раза за зиму мы получали, таким образом, дополнительные каникулы разной продолжительности. А сообщал об этом в рассказовском эфире наш сосед Сергей Семёнович Тихонов, который из партийного функционера вдруг переквалифицировался в радиожурналиста. Надо отдать должное дяде Серёже — с ним городское радиовещание стало популярным. Повысился рейтинг, как сейчас говорят. Выпуски новостей и другие передачи приобрели особую доверительную, домашнюю интонацию, что немудрено, ведь записывал он их на большущий катушечный магнитофон, в основном, по вечерам в квартире на Безбожном, закрывшись в детской спальне. В соседней же комнате в это время мы с его сыновьями играли в свои игры...
«ЭХ, ДОРОГИ...»
Стадион и далее Булгаков сад, Кирпичный пруд — наши детские интересы в юго-восточном направлении от Дома. А следуя на восток мимо нового кинотеатра «Смена»; нового Колхозного рынка; по улицам Максима Горького и Восточной (в народе — Аул); мимо Интерната, переехавшего из центра на окраину в новое здание, мы добирались до Бездушного куста — небольшого лесочка километрах в двух от города. Ничего особо любопытного мы там не находили, а посещали Куст примерно раз в году в порядке сезонного обхода досягаемых территорий, так сказать, для «галочки».
На западе важными были Лесная улица (главная дорога на Заводскую) с жёлтым Сумасшедшим домом (страшно интересно!); Кладбище, куда мы все периодически приходили с родителями проведать-поправить могилки родных и близких; и Лес, за которым в тридцати пяти километрах находился Тамбов. Тогда областной центр казался таким же далёким, как сегодня Москва, наверное.
В Лесу самым протяжённым и любимым был пеший маршрут за Мойку и Чистое озеро к железной дороге — к Линии. В конце пути сразу за Линией среди деревьев стояла вышка, с которой лесники следили за порядком в своём хозяйстве. Интересно было на неё забраться и осмотреться. На железнодорожной насыпи у рельсов мы обязательно искали и, если улыбалась удача, находили вылетевшие из-под вагонных колёс ценные сувениры — маленькие стеклянные шарики-подшипники... По грибы, цветы, ягоды и орехи ходили в сторону Красной Краулки — заброшенного старого лесничего кордона, где тогда ещё можно было, приглядевшись, заметить остатки каких-то строений. Сейчас как раз в том месте тамбовская дорога уходит в объезд Рассказово на Кирсанов.
Юго-западное направление по Комсомольской улице я отрабатывал, бывало, и по несколько раз в день, чаще в одиночку. Там жили Бабушка, дядя Петя с тётей Люсей и Ленка — рыжая двоюродная сестра. Там в Газете работали папа и мама, там после меня в Садике № 5 тянул дошкольную лямку мой брат Андрейка.
Юг — это Спортшкола, Дом Пионеров, изредка Горсад и Тамбовка.
А вот дорога на Север — горемычная дорога. На Арженке и на пути к ней находилось большинство лечебных заведений города. В арженскую больницу раза два в год врачи обязательно укладывали мою старшую сестру Веру-Веруню. У нее были проблемы с сердцем и из-за ревматизма болели руки-ноги. Помню, как на ночь мама растирала Веру очень пахучей жидкостью — Сивухой. Иногда и мне доставалось за компанию. Согревающая была растирочка — как я понимаю, спирт какой-то неочищенный. Наш Дом для таких болячек оказался не совсем подходящим — он весной и осенью отсыревал: по потолку и углам расползались большие некрасивые пятна плесени. По этой причине семья стояла в очереди на получение более «здоровой» квартиры. Вера лечилась, а мы приходили её проведать, приносили какие-то вкусности. В такие моменты я молча завидовал сестрёнке — хотелось тоже поболеть и получить за это гостинец. После Больницы Веруня уезжала долечиваться в Санаторий куда-то под Мичуринск. Все эти неприятности происходили, как правило, во время учебного года, но сестрица, вернувшись в родные пенаты, умела быстро наверстать упущенное и всегда хорошо училась. Мало того — она и гимнастикой успела позаниматься в Спортшколе, и скрипку некоторое время осваивала в Музыкальной, правда, нехотя... В той же тревожной сторонке на дальнем берегу Заводского пруда в красивом большом деревянном доме — в сохранившемся, как говорили, со старых времён барском особняке находился Туберкулёзный диспансер. Папа — заядлый курильщик с детских военных лет — кашлял так громко и подолгу, что не только наша квартира «ходуном ходила», но и весь Дом вздрагивал. Периодически он брал удочки и перемещался в Тубдиспансер лечить свои «тяжёлые» лёгкие, а я прибегал по утрам его навестить и заодно вместе порыбачить.
Зубной (стоматологический) кабинет — главная и единственная лично для меня в то время медицинская «засада» — как нетрудно догадаться, тоже находился на Арженке в Детской поликлинике. Огромная грозная «тётя-садистка» в белом халате страшными блестящими пыточными орудиями истязала мою челюсть, расковыривая, сверля и вырывая бедные больные молочные зубы. При этом она громко отчитывала меня за то, что я, будто бы, сопротивляюсь и даже дерусь.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...
Ваши комментарии
Добавить комментарий