1 декабря исполнилось 90-лет моей тётушке Людмиле Жановне Желтовой. Всю жизнь она живёт, где родилась — в городе Рассказово Тамбовской области. Достойно живёт.
Дай бог тебе, тётя Люся, здоровья!
К юбилею, мне показалось, будет уместным повторить здесь заметку 6-летней давности тем более, что за прошедшее время кроме возраста героини и, соответственно, её самочувствия, принципиально ничего не изменилось:
У тёти Люси в восемнадцатом году (в 2018-ом).22-летний Жан Фрейман — отец моей любимой тёти Люси — появился в тамбовском крае в 1918-ом году в составе одного из отрядов красных латышских стрелков — грозной силы помогавшей тогда новой власти наводить в стране революционный порядок. Чуть позже поучаствовал Жан в разгроме крестьянского восстания или, по-другому, бандитского кулацкого мятежа «антоновщины», названного так по фамилии его самого легендарного руководителя Александра Степановича Антонова — бывшего эсера-боевика, некоторое время возглавлявшего милицию города Кирсанова. О происхождении слова «антоновщина» существует ещё одна занятная правдоподобная версия. Будто бы это слово употреблял Ленин, давая оценку действиям соратников во время усмирения восставших. Дело в том, что председателем полномочной комиссии ВЦИК в Тамбове был в то время В.А.Антонов-Овсеенко, а председателем губернской ЧК — М.Д.Антонов-Герман, и, когда из Тамбова доносились плохие вести, якобы, вождь, нервничая, не стеснялся в нелестных выражениях в адрес руководящей там «антоновщины». Восстание-мятеж подавили, латыши-усмирители убрались восвояси, а Жан Фрейман остался. Почему? Похоже, по приказу Партии, так как поначалу работал он в милиции, а может потому, что наводить порядки ему понравилось, а может потому, что влюбился-женился...
Тётя Люся родилась в 1933-м страшно-голодном году. В семье было ещё трое детей: старшая сестра Лёля 1919-го года рождения, которую я помню, старший брат (1922), погибший в Отечественную, и младший брат (1936), умерший от болезни в детском возрасте. У всех было отчество, естественно, Жанович и Жановна, а старший при получении паспорта записался Ивановичем — обрусел. Жан возразить сыну не мог, так как находился тогда очень уж далеко, на краю земли...
Видимо, латышский стрелок на родине успел приобрести рабочую специальность, так как, отслужив в милиции и проработав некоторое время лесником, он устроился в качестве машиниста паровоза на Арженской суконной фабрике, где прилежно трудился до самого 1937-го года — до своего ареста и суда по обвинению в контрреволюционных действиях и связях с заграницей (в буржуазной Латвии жили родственники). «Перековывался» Жан в Гулаге на Дальнем Востоке семь лет «без права переписки», а в 1944-ом вернулся и продолжил трудовую деятельность на родной фабрике, по счастливой случайности, не оказавшись сразу же на фронте (добрый врач признал не вполне здоровым полуживого лагерника). Благодаря тому врачу революционный латыш Жан дожил до 67 лет и умер своею смертью, не изменив коммунистическим идеалам, сполна оплатив все свои жизненные счета...
Семья жила трудно и очень небогато особенно, когда её глава пребывал «в местах не столь отдалённых». Мама приходила с работы — дочка Люся надевала её телогрейку и шла учиться в школу. В те времена экзаменовались ежегодно. По окончании седьмого класса, повзрослевшая Людмила Жановна попросила маму купить ей новое платье, чтобы в нём показаться на экзамене. Мама не согласилась — дочка заартачилась. Тогда бедная измученная обстоятельствами мамочка (кстати, из семьи молокан Сомовых с Комсомольской-Кожевни, а к тому времени партийная и идейная) резонно заявила доченьке, мол, не нравится по-моему — наряжайся по-своему, но тогда и зарабатывай на наряды сама. И Люся вместо школы отправилась наниматься на работу на всё ту же Арженскую фабрику. Так в 14 лет началась тётина трудовая деятельность...
Нелёгким оказалось это дело. Зимой в цехе было холоднее, чем на улице. В телогрейке и валенках юная ударница обслуживала четыре ткацких станка одновременно — за смену набегаешься! Ноги болели и опухали настолько, что однажды, стягивая валенки, пришлось разрезать голенища. Как-то утром не нашла сил подняться, прогуляла. В то время невыход на работу считался серьёзным преступлением. Должны были судить, но как-то обошлось...
Был у Люси дружок закадычный с детства. Вместе играли, вместе в школе учились. Повзрослев, поняли, что влюблены. Дело шло к свадьбе. Дружок стал военным и, чтобы жениться, должен был получить разрешение от своих политических «отцов-командиров». А они ну никак не могли согласиться на брак воспитанника — молодого красного офицера — с дочерью «врага народа». Свадьбу отменили, любовь разрушили, жизнь испортили. Людмила с горя уехала далеко от Рассказово на запад Украины к какой-то родственнице. Однако прижиться на чужой сторонке не смогла — очень ей не понравились уроки «интернационализма» от представителей братского народа в виде нешуточных угроз развесить всех «москалей» на телеграфных столбах. Латышская «москалька» Люся вернулась домой в родной город уже навсегда...
Война потихоньку уходила в прошлое, жить становилось легче, появились и новые платья, кстати, тётя Люся очень хорошо научилась их шить сама. Со временем она стала обшивать модниц со всей округи и тем неплохо подрабатывала...
Устроилась и личная жизнь. В Рассказово в Доме работников просвещения заработал хоровой кружок, на одном из занятий которого встретились и познакомились братья Желтовы — Пётр и Виктор (мой будущий папа) — с сестричками Фрейман. Познакомились... и спелись. Особенно хорошо зазвучал дуэт у Людмилы Жановны с Петром Николаевичем — в унисон и, как оказалось, на всю оставшуюся жизнь. Вот так и вышло: Жан увёл девушку с Кожевни на Арженку, а Пётр вернул их дочку обратно. Когда вдруг случилась такая любовь, дядя Петя был женат, подрастали две дочери — Лена и Наташа. После развода, наверное, очень тяжкого, бывшая жена с младшей дочкой Наташей уехала куда-то в неизвестность, а Лена осталась в новой семье отца. Мачехой тётя Люся оказалась замечательной — Ленку она любила и растила как родную. Мне нравилось приходить к ним в гости на Комсомольскую. Иногда меня оставляли ночевать. Было тепло и уютно засыпать под стрёкот старой швейной машинки «Зингер». Однажды утром спросонья я получил в подарок трусы. Они были пошиты ночью из остатков какого-то очень яркого модного, по-моему, шёлкового материала и выглядели роскошно. Я очень стеснялся этих трусов, а вот помню их всю жизнь. С детишками тётя Люся всегда ладила, но самой родить ребёночка ей не удалось, не случилось...
Много лет прожили вместе мои дядя и тётя, как говорится, душа в душу. Он — сначала учитель физкультуры, потом милиционер, потом многолетний бессменный председатель Рассказовского районного Общества охотников и рыболовов и, наконец, уважаемый пенсионер, орденоносец, получивший высокую награду из рук Президента Ельцина. Она всю жизнь портниха и, главное, любящая, заботливая, беззаветно преданная жена. Жизненный распорядок тёти Люси был полностью подчинён ненаглядному Петеньке. Всё, чем занимался и увлекался Пётр Николаевич, было ей мило и получало с её стороны безоговорочную поддержку и одобрение. Лишь два дядиных увлечения тётя Люся не приняла: самоотверженно и не без успеха боролась она с курением и выпивкой — любимыми вредными привычками Желтовых мужского рода, к сожалению, отошедших в этой части от традиций предков-молокан...
Никаких претензий не слышал Пётр Николаевич от жены по поводу постоянных охот и рыбалок даже тогда, когда эти занятия ещё не были связаны с его работой и должностью, хотя добываемые дичь и рыба не намного увеличивали достаток в семье. Например, рыбный улов тётя Люся, как правило, раздаривала соседям, да ещё скармливала многочисленным кошкам — своим и приблудным. После перенесённой в пятидесятилетнем возрасте тяжёлой операции на каком-то внутреннем органе Пётр Николаевич очень серьёзно стал относиться к здоровому образу жизни. Интересовался, читал, выискивал различные оригинальные методики, отдавая предпочтение универсальным. Так он открыл для себя чудодейственные свойства кедрового масла и перекиси водорода, и этими эликсирами он благополучно излечивался от всех приключавшихся хворей, по крайней мере, свято верил в то, что излечивается. Естественно, тётя Люся эту веру искренне разделяла и оздоровлялась вместе с мужем...
Сколько помню, Пётр Николаевич всё время боролся за справедливость, законность и социальное равенство. Он был принципиальным и упрямым. Своей правдой мой дядька не щадил ни чужих, ни своих — отношения с матерью Марией Ильиничной, с сестрой Раисой, с братом Виктором, с дочкой Леной, а потом и с внуками у него всегда были сложными. Такой характер обеспечивал Петра Николаевича множеством неприятностей, зато и помогал одерживать победы. Орденом “За личное мужество» он был награждён в «лихом» 1993 году «за самоотверженные действия, совершенные при исполнении служебного долга в условиях, сопряженных с риском для жизни»...
Знакомых и приятелей дядя имел в избытке — для многих мужиков он был «нужным» человеком из-за своей «охотничьей» должности. Но вот настоящий друг, по-моему, был только один — тётя Люся. Вместе они «сворачивали горы». Например, практически безнадёжное дело о предоставлении тёте Люси бесплатного автомобиля, как дочери реабилитированного-несправедливо-репрессированного, длилось несколько лет, переписка достигла внушительного объёма. Отстаивая тётины права, дядя неустанно обращался в государственные, партийные и общественные органы вплоть до столичных, писал письма в газеты и журналы. Тёте Люсе пришлось на старости лет сесть за парту автошколы, получить разрешение на вождение, продемонстрировать свою отменную физическую форму и т.п. Это грандиозное сражение закончилось безоговорочной капитуляцией чиновников-бюрократов. В 70 лет тётя Люся стала начинающим автомобилистом! Покаталась, правда, недолго — через пару месяцев стажировки, проехав сквозь ограду чужого палисадника, она добровольно отказалась от шофёрского счастья...
Дядя Петя был физически крепким мужиком. В 75 лет сам крышу на доме красил. Восьмидесятилетие отмечал — кагорчику выпил. А как-то утром пошёл выносить мусор на двор, упал и умер. Накануне же, казалось бы, ни с того, ни с сего обошёл соседей и попросил у всех прощения. С тех пор тётя Люся живёт одна в родовом домике Желтовых-Орловых на Комсомольской улице рядом со старым железнодорожным переездом. Ей 84. Шустрит — не сидит без дела. В доме да без помощников всегда есть, чем заняться. И на улице работы много: зимой на дворе дорожки от снега почистить, летом за цветочными клумбами поухаживать, опять же кошек покормить, за родными могилками на кладбище присмотреть. Любит повторять: «Движение — жизнь!». Иногда заезжают проведать совсем взрослая дочка и уже взрослые внуки. Появляюсь и я. Редко...
Тётя Люся не падает духом. Несёт крест — не жалуется. Свято соблюдает режим приёма перекиси водорода. Добавила в свой от всех болезней рацион медовую воду. Однако скучновато, говорит, стало жить, не интересно как-то без Петеньки...
