Вспоминает одна женщина: «Из Владимира мы поехали к дяде моему Александру Марковичу, жившему в Тамбовской губернии. Он дал нам карету, и мы в ней поехали в Малороссию». Мало ли кто путешествует и каковы причины этого. Даже и в очень далёком 1812 году, хотя повод поездки уже проясняется.

А если мы скажем, что Александр Маркович носил фамилию Полторацкий? Для рассказовского жителя, не избалованного яркими историческими фигурами-земляками, названная фамилия отражает целую эпоху в существовании нашего поселения в XIX веке.

Женщину, которая писала воспоминания, откуда процитировали строчку, звали Анна Петровна Полторацкая. Правда, по имени-отчеству звать её в то время вряд ли пробовали, поскольку от роду ей было всего 12 годков.

Но пройдёт всего лишь четыре зимы и лета, и она будет выдана замуж, против своей воли, но по желанию её отца Петра Марковича Полторацкого. И вот, приобретя мужнину фамилию, окажется она, в конце концов, известной буквально каждому россиянину – Анна Петровна Керн. Кто-то ещё не сообразил? «Я помню чудное мгновенье, передо мной…».

Нам же остаётся только порадоваться, что рассказовская осень двухсотлетней давности приветила на мгновение девочку, навсегда отпечатавшуюся на высочайшем гребне русской поэзии.

Несколько слов о родственниках Керн по отцовской линии. Дед, Марк Фёдорович Полторацкий, обладал прекрасным голосом, на пике своей карьеры занял пост директора Санкт-Петербургской певческой капеллы во времена Екатерины II. Его жену, свою бабушку, Агафоклею Александровну, прекрасно характеризует сама Анна Петровна: «Это была замечательная женщина. Все дети её были хорошо воспитаны, очень приветливы, обходительны, но довольно легкомысленны. Она была красавица, и, хотя не умела ни читать, ни писать, но была так умна и распорядительна, что, владея 4000 душ, многими заводами, фабриками и откупами, вела все хозяйственные дела сама».

У четы М.Ф. и А.А.Полторацких народилось более десятка детей (по не совсем достоверным слухам, даже 22). Обратим внимание на одного из сыновей – Александра Марковича (1766-1839), руководившего пушечным заводом в Петрозаводске, затем управлявшим Санкт-Петербургским монетным департаментом и Монетным двором. Во второй половине своей жизни он осел в Рассказове (точнее в сельце Большая Богословка), где приобрёл часть крестьян и Богословскую суконную фабрику у А.В.Тулинова, а заодно женил своего сына Александра на его дочери – Елизавете, которая, правда, рано умерла, в 21 год. А.А.Полторацкий вторым браком, после десяти лет вдовства, сочетался с Е.П.Бакуниной, предмете сильной юношеской симпатии А.С.Пушкина. Солидная ветвь рассказовских Полторацких протянулась до середины XX века. Люди, её составлявшие, представляют немалый интерес. Достаточно сказать, что, если мы обратимся к основателю рассказовской династии Полторацких, Александру Марковичу, увидим, что, кроме успехов в предпринимательстве (суконная фабрика его считалась «замечательной по образцовому устройству», конечно, применительно к тому времени), он, к примеру, издал двухтомник своих записок на разные нравоучительные темы под псевдонимом Дормедона Васильевича Прутикова. Но это, как говорится, совсем другая история.

Отец Анны Петровны – Пётр Маркович - оказался весьма предприимчивым неудачником в бизнесе, в конце концов промотал всё своё состояние. К тому же, «батюшка мой, - писала она, - с пелёнок начал надо мной самодурствовать». Он вечно был с ней очень строг. И взрослой она также его боялась, как и в детстве. Удивительно, что при этом с младых лет Анна Полторацкая всегда оказывалась в центре внимания мужского общества, легко сходилась с его представителями, оставляла о себе добрые воспоминания.

Воспитание дворянской девочки было вполне в духе того времени, уточним – в духе обеспеченного дворянского сословия.

Тогда, в детские годы Анны Петровны, зародилась и окрепла её дружба с кузиной, Анной Петровной Вульф, из Тригорского (ещё одна дорожка к Пушкину и его родовому имению по соседству).

Некоторые сведения об этом периоде жизни девочки Ани. С восьми до двенадцати лет находилась на попечении гувернантки m-lle Benoit. Оказавшаяся умным и знающим педагогом, она не только завоевала уважение и любовь воспитанниц – обеих Анн, Полторацкой и Вульф, - но и в совершенстве обучила их французскому языку. Русский кузинам тоже преподавали, но, по тогдашнему обыкновению, значительно меньше. Однако это не помешало впоследствии нашей героине написать интересные мемуары на хорошем русском языке, с некоторыми образцами которых мы уже познакомились.

Главное, двоюродные сёстры приохотились к чтению. «Мы воспринимали из книг, - вспоминала Анна Петровна, - только то, что понятно сердцу, что окрыляло воображение, что согласовано было с нашею душевною чистотою, соответствовало нашей мечтательности и создавало в нашей игривой фантазии поэтические образы и представления. Грязное отскакивало от наших душ». Пожалуйста, вам и образчик, как можно научить всего лишь за шесть недель родному языку настоящую русскую, одарённую не только внешней красотой!

Недолог был в те времена девичий век. У Анны он завершился в неполные семнадцать лет. «Батюшка продолжал быть со мною строг». Пётр Маркович, деспот, как его характеризовали окружавшие, среди многих претендентов на сердце молоденькой прелестницы выбрал 52-летнего боевого генерала Ермолая Фёдоровича Керна. Брак совершился без задержек. А в дневнике Анна Петровна, теперь Керн, о том событии выдохнула: «Не нашлось ни одной души, которая не допустила бы его, а именно это должно было сделать, видя моё к нему отвращение».

Дело сделано – свадьба сыграна. Получилось так, как получилось: ни счастья, ни даже сносного совместного житья у этой пары не наладилось. Но при этом Анна Петровна сделала немало важных услуг для успешного осуществления карьеры мужа. И здесь на авансцену выступает новая историческая фигура. Слово героине: «Я не была влюблена… я благоговела, я поклонялась ему!.. Этого чувства я не променяла бы ни на какие другие, потому что было вполне духовно и эстетично… Всё любовь чистая, бескорыстная, довольная сама собой». Думайте, что хотите (особенно в наш пошловатый и циничный век), но так написала Керн об Александре I, императоре. И, хотя она утверждает, что в их отношениях «не было задней мысли о том, чтобы получить милости посредством благосклонного внимания царя, - ничего, ничего подобного», но Ермолай Фёдорович именно благодаря своей совсем юной жене получил после очередного смотра пятьдесят тысяч рублей, а вскоре Керну от имени императора было предложено командовать бригадой, стоявшей в Дерпте.

Больше возвращаться к подробностям жизни генерала не будем, поскольку перед нами теперь засияет действительно звезда первой величины. А заодно ещё одно свидетельство незаурядной личности нашей героини, её женской проницательности и литературных способностей. Она прямо заявляет, что А.С.Пушкин почти никогда не выражал чувств, словно стыдился их, подтверждая это цитатой из поэта: «Чувство было дико и смешно». «Он был невысокого мнения о женщинах», «Пушкин никогда и никого по-настоящему не любил», - так она утверждает; справедливость умозаключения оставим за ней, но чувствуется в приведённых пассажах и нечто личное.

А тут случилась и первая встреча с поэтом на одном из вечеров, организуемых Олениными (жена А.Н.Оленина, президента Академии художеств и директора императорской Публичной библиотеки в Санкт-Петербурге, Елизавета Марковна Полторацкая, ещё и тётка Анны Петровны). Читаем отрывок из первоисточника: «За ужином Пушкин уселся с братом моим (Александр Полторацкий – рассказовский, наш) позади меня и старался обратить на себя моё внимание льстивыми возгласами, как например: «Можно ли быть такой хорошенькой!». Потом завязался между нами шутливый разговор о том, кто грешник и кто нет, кто будет в аду и кто попадёт в рай. Пушкин сказал брату: «Во всяком случае, в аду будет много хорошеньких, там можно будет играть в шарады. Спроси у m-me Керн, хотела бы она попасть в ад?». Я отвечала очень серьёзно и несколько сухо, что в ад не желаю. «Ну, как же ты теперь, Пушкин?» - спросил брат. «Я раздумал, - ответил поэт, - я в ад не хочу, хотя там и будут хорошенькие женщины…». Вскоре ужин кончился, и стали разъезжаться. Когда я уезжала, и брат сел со мною в экипаж, Пушкин стоял на крыльце и провожал меня глазами».

Чудненькая сцена флирта (с рассказовским действующим лицом в том числе).

И завертелось, закружилось. Подоспел 1825 год. «На другой день я должна была уехать в Ригу вместе с сестрою Анной Николаевной Вульф. Он пришёл утром и на прощанье принёс мне экземпляр главы «Евгения Онегина», в неразрезанных листах, между которых я нашла вчетверо сложенный почтовый лист бумаги со стихами».

Самый отъявленный школьный лентяй, если что и выучит наизусть по заданию учителя русского языка и литературы, так это: «Я помню чудное мгновенье; передо мной…».

Вот вам вполне материальное доказательство того, что может сотворить гений почти… из пустоты. Исследователи творчества Пушкина сосчитали, что из ста трёх слов стихотворения более шести десятков представляли тогда (да и сегодня тоже) обыкновенные банальности. Но в руках божественного таланта все эти «небесные черты», «голос нежный» и т.д. незаметно и навсегда превратились в классику.

Не будем углубляться в личные взаимоотношения Анны Петровны и Александра Сергеевича. Отметим только не самый известный факт о рукописи А.П.Керн «Воспоминания о Пушкине». Первый издатель собрания сочинений поэта П.В.Анненков, который помог опубликовать и её воспоминания, выразился следующим образом: «Только одна умная женская рука способна так тонко и превосходно набросать историю отношений, где чувство своего достоинства вместе с желанием нравиться и даже сердечною привязанностью отливаются разными и всегда изящными чертами, ни разу не оскорбившими ничьего глаза и ничьего чувства, несмотря на то, что иногда слагаются в образы, всего менее монашеского или пуританского свойства». Кроме эмоционально-художественной стороны дела, необходимо отметить, что в своих мемуарах Анна Петровна привела бесценные факты из жизни Пушкина (бесценные, потому что уникальные, никем другим не обозначенные), М.И.Глинки (он, кстати, был серьёзно увлечён её дочерью Екатериной), А.И.Дельвига, их окружения…

Воспоминания Керн, возможно, занимательны и ярки ещё и оттого, что – так уж сложилась её судьба при нелюбимом муже – многие славные мужчины не могли устоять перед её очарованием.
А.В.Никитенко, известный литератор и знаменитый цензор, приводит в своём «Дневнике» слова самой Анны Петровны: «Я не могу оставаться в неопределённых отношениях с людьми, с которыми сталкивает меня судьба. Я или совершенно холодна к ним, или привязываюсь к ним всеми силами сердца и на всю жизнь». И далее он пишет: «Значение этих слов ещё усиливалось тоном, каким они были произнесены, и взглядом, который их сопровождал. Я вернулся к себе в комнату отуманенный и как бы в состоянии лёгкого опьянения».

Несколько лет тянулись близкие отношения Керн с её кузеном Алексеем Николаевичем Вульфом, оставившим после себя подробные дневниковые записи. Вот, к примеру, что зафиксировано им 28 ноября 1828 года: «Пётр Маркович (отец нашей героини) у меня остановился; к нему сегодня приходила Анна Петровна, но, не застав его дома, мы были одни. Это дало мне случай её жестоко обмануть; мне самому досаднее было, чем ей, потому что я уверял её, что я ранее кончил, а в самом деле не то было, я увидел себя бессильным, это досадно и моему самолюбию убийственно. Но зато вечером мне удалось так, как ещё никогда не удавалось». Между прочим, Вульф одновременно успешно «крутил» с сестрою Керн – Лизой Полторацкой, да и Анна Петровна активно контактировала с членами литературного кружка Дельвига и молоденькими прапорщиками не только на почве литературных и военных пристрастий. Не судите, да не судимы будете. А нынешние нравы чище?

Если читатель думает, что жизненные перипетии для Керн, приблизившейся к своему сорокалетнему рубежу, по вполне понятным причинам уже не смогли приносить ей новых судьбоносных неожиданностей, он крупно ошибается. Для начала вернёмся в 1821 год – год цветущей её молодости. Тогда она повидалась со своей двоюродной тётей Дарьей Петровной, тоже из рода Полторацких, только что родившей сына Александра, которого успела понянчить и сама Анна Петровна. Кабы знать: через 17 лет они – Анна и Александр - соединятся, а ещё через 4,5 года обвенчаются. И жить они будут в любви и согласии до самой смерти.

Итак, Анна Петровна связала всю оставшуюся жизнь со своим троюродным братом Александром Васильевичем Марковым-Виноградским. К моменту их сближения, напомню, ему было 17 лет, ей – 37. Вовсе не для «клубничных» суждений приведены цифры. Послушайте, как позже Александр Васильевич вспоминает о первых свиданиях: «Когда я сходил с лестницы той квартиры (в домике на Васильевском острове в Санкт-Петербурге), где познал я жизнь, где была колыбель моих радостей, по мере удаления моего от заповедных дверей, грусть больнее и сильнее вкрадывалась в сердце, и на последней ступеньке невольно всплыли слёзы на отуманенных глазах». Это лишь небольшой отрывок экзальтированных воспоминаний, но и после его прочтения становится понятно: не адюльтер тут никакой, не мимолётное увлечение. Так всё у них сложилось, странно и прекрасно, хотя жилось им нелегко, иногда просто очень трудно.

Марков-Виноградский пожертвовал военной карьерой, чтобы заключить брак с Анной Петровной. Последняя тоже в материальном отношении утеряла многое: как вдова генерала (Е.Ф.Керн в чине генерал-лейтенанта к тому времени умер) она могла рассчитывать на солидное финансовое вспомоществование, да и отец её косо смотрел на этот, как считал, неравный брак. Даже оформить свидетельство о рождении их сына с указанием подлинной даты, поскольку тот появился на свет до их официального брака, они сумели только через десять лет.

Но брак их был законный! По самой сути этого понятия, без каких-либо скидок на внешние обстоятельства, которые почти всегда воздвигают любящим сердцам препятствия. А мы нередко с радостью оправдания указываем на возникшие препятствия, чуть ли не хлопаем в ладоши – дескать, мы хотели, но разве переборешь вновь и вновь громоздящиеся преграды? – и с покорным утешением и сознанием исполненного долга отступаем в тень грозных (или не очень) причин.

По сути, у четы Марковых-Виноградских в течение их совместной жизни не было своего угла. Дело со службой у Александра Васильевича тоже не очень-то клеилось. Более того, одно время, являясь заседателем в уездном суде, он допустил оплошность и сам угодил под суд, что резко ухудшило перспективы дальнейшего трудоустройства. Иногда они жили настолько бедно, что Анна Петровна вынуждена была зарабатывать шитьём, Александр Васильевич – карточной игрой. Конечно, на их пути попадались и те, кто помогал им преодолеть тернии. В 60-х годах XIX века материально, наконец-то, стало полегче. Жили они в то время в Петербурге, поэтому Марков-Виноградский вновь стал посещать музыкальные вечера, театры, художественные выставки. Именно тогда Анна Петровна написала основную часть «Воспоминаний о Пушкине». И в этом деле Александр Васильевич был её преданным и полезнейшим помощником. В письме к Анненкову она, обещая ещё рассказать о Дельвиге, Веневитинове, Глинке и других, отмечает: «Попрошу мужа привести это в порядок. Я сама ничего не умею сделать, ничего никогда не переписывала и не перечитывала, и теперь уже не выучиться».

После такой самоуничижительной аттестации приведём в качестве контраста отрывок из поздних её воспоминаний о детстве, записанных под диктовку и переписанных мужем (о важности правильного детского воспитания для последующего формирования личности): «Дайте только характер твёрдый и правила укрепите, - рекомендовала 70-летняя старуха, - но к несчастию пока все или почти все родители и воспитатели на это-то и хромают; они почти сознательно готовы убивать, уничтожать до корня всё, что обещает выработаться в характер самостоятельный в их детях. Им нужна больше всего покорность и слепое послушание, а не разумно проявляющаяся воля».

Многие барышни в те времена увлекались альбомами, куда вписывали самое ценное, самое сердечное, копили там стихи, рисунки и прочее; всё равно, как ныне собственный сайт в соцсети, - у кого лучше и удобнее, тогда либо теперь, оцените сами. Керн тоже имела такой альбом. О его трагической кончине поведала уже в 1937 году Любовь Павловна Полторацкая (опять Полторацкие!), племянница нашей героини. Коротко передадим эту историю.

Тринадцати лет от роду рассказчица случайно наткнулась на старый альбом. «То была довольно объёмистая тетрадь в четверть листа в кожаном переплёте тёмно-зелёного сафьяна с золотым обрезом, довольно толстая. При всей своей неопытности я с первых строк почувствовала, что это не наши наивные полуребяческие писания, а что-то очень сильное и смелое. На нескольких страницах увидела подпись Пушкина. Я замечала, что от этого чтения моя безмятежная детскость нарушается и тает как льдинка от горячего прикосновения солнца. За несколько дней я осунулась и побледнела. В конце концов я не выдержала. В одно осеннее утро я извлекла из-за зеркала свою заветную тетрадь. Крепко прижала её к груди, где сильно колотилось сердце… Наконец решилась и… бросила её в пылающий камин. Потом прикоснулась к пепельной книге железной кочергой, и тетрадь тронулась, зашевелилась, как живая, и быстро распадаясь, поднялась клочками пепла и вылетела в трубу». Сегодняшней отроковице того же возраста, вероятно, трудно понять тонкости поведения дворянки конца XIX века, но так было. Когда-то сгоревший альбом видел в зените любви и обожании Анну Петровну, принадлежал ей.
Она не была ослепительной, гордой и неприступной красавицей – нечто иное: высокий и открытый лоб, красиво очерченные брови, большие серо-карие глаза, слегка выпяченная верхняя губа и чуть удлинённый, как у всех представителей рода Полторацких, овал лица. Многими современниками отмечается удивительное простодушие во взгляде и улыбке.
А теперь ещё один словесный портрет Керн, приведённый в воспоминаниях актёра О.А.Правдина: «Передо мной в полутёмной комнате в старом вольтеровском кресле, повёрнутом спиной к окну, сидела маленькая-маленькая, сморщенная, как печёное яблоко, древняя старушка в чёрной кацавейке, белом гофрёном чепце, с маленьким личиком, и разве только пара больших, несколько моложавых для своих 80-ти лет глаз, немного напоминали о былом, давно прошедшем».

В судьбе супругов Марковых-Виноградских всё совершалось по непреложному закону жанра. В декабре 1878 года серьёзно захворал Александр Васильевич: обострилась хроническая желудочная болезнь. Последняя запись в его многолетнем, пока не изданном, дневнике: «Раннее утро. Завывает ветер, и печи трещат и пылают по коридору, согревая наше аббатство. Тяжкие недуги мои как будто смягчаются после 40-дневных страданий…». Беззаветно любивший Анну Петровну все сорок с лишним лет совместной жизни, он скончался в январе 1879 года.

На следующий день после его похорон сын увёз безутешную вдову из тверской губернии в Москву. Пережив мужа на четыре месяца (а возможно ли ей было остаться в этой жизни без любви и обожания?) умерла и Анна Петровна. Похоронить рядом с мужем её не удалось из-за раскисших дорог (о, вечная вторая российская проблема!).

Всё, что сказано выше, вычитано из книги В.И.Сысоева «Анна Керн. Жизнь во имя любви», дважды вышедшей в молодогвардейской серии ЖЗЛ. Естественно, самостоятельно познакомившись с этим трудом, вы найдёте в нём множество фактов и суждений, о которых не упомянуто в наших кратких заметках.

Теперь пару слов про историю современности.

В последние годы в Тамбовской области несколько сот миллионов рублей вбухали в восстановление двух асеевских дворцов. Дело неплохое, когда есть что тратить. Правда, если тамбовский дворец с фонтаном и знаменитым дубом, который пытается ещё зеленеть, как-то встроился в культурную сферу региона, то арженский восстал из пепла словно неудачно: и отделка не та, что была первоначально, и назначение его пока туманно, и парк вокруг мало напоминает себя в молодости.

Собственно говоря, кто такой Асеев? Разворотистый миллионер, каких в дореволюционной России было предостаточно, прямо, как сейчас. Потратил часть денег на свои дома-дворцы; так это потому, что денег много было. В советский период, пользуясь современным термином, дворцы утилизировали, вовсю использовали. Теперь вот – время такое – вернули им прежний формат, который ещё надо постоянно поддерживать в блестящем состоянии за счёт налогоплательщика. Это вам не скучное латание городских дорог и приевшаяся уже тротуарная плитка, кое-где подёрнутая целлюлитом.

Но в нашей местности, повторю, жила и здравствовала долгие годы одна из ветвей большого рода Полторацких, сохранились здания, где они проживали, кое-что от речки, на берегу которой эти здания расположились, и т.д. Неужели создание даже скромного (по финансовым вложениям) музея-мемориала, посвящённого Полторацким (тоже, кстати, владельцам одной из суконных фабрик, помещикам, литераторам, земским деятелям, музыкантам и т.п., освящённым, кроме всего прочего, вниманием солнца русской поэзии), а заодно и другим представителям культуры, науки, государственным мужам, вообще интеллигенции, деятелям советской эпохи, так или иначе связавшими свою судьбу с Рассказовом, – тут и братья Н.П. и И.П.Архаровы, Е.П.Бакунина, С.Н.Сергеев-Ценский, П.Н.Донской, Д.П.Игнатов, Е.А.Яковлев, М.А.Марков, тот же М.В.Асеев, будь он неладен (всё-таки учился в университете вместе с А.П.Чеховым), вкупе со своим двоюродным братом В.Т.Асеевым, Д.В.Калашников, Л.Ф.Ворошилов и прочие, и прочие, является менее достойным и патриотичным, нежели пыжиться в подобострастном и унизительном, по большому счёту, уважении к асеевским миллионам, замазывать золотыми пластинками прорехи развивающегося капитализма?

А книгу об А.П.Керн почитайте. Спасибо автору скажете.